 |
|||||||||||
|
| Александр МИЛЮТИН г. Севастополь, Крым, Россия ЁЖИК НА ГАРАЖНОЙ ПОЛКЕ
Он стоит на гаражной полке рядом со вторым шлемом – маленький, сшитый из лоскутков терпеливыми руками, ёжик с чёрными бусинками глаз и мохнатой шёрсткой вместо иголок. Он стоит там уже давно, и когда мне особенно тяжело, я беру его в руки, сажусь прямо на пол, спиной прислоняясь к своему байку, и говорю с ним. Это маленькое существо, присланное тобой по почте, – всё, что у меня от тебя осталось. Твой подарок на Новый год. Есть ещё, правда, несколько десятков электронных писем, фото, даже аудиопослания. Но всё это нематериально, а вот ёжик, сшитый тобой ещё в детстве, хранящий память о тебе и твоих руках, – это другое. Видишь, ему даже удалось то, что не получилось у тебя – побывать в моём убежище от реальности, моём гараже. Глупо, конечно, считать заполненный железками каменный склеп, в котором витают запахи металла, масла и бензина, романтическим местом, но что-то мне подсказывает, что ты чувствовала бы здесь то же, что и я. Мы поставили бы твой байк рядом с моим, перебрались на старенький диван и, пока там снаружи идёт дождь, слушали бы музыку, грызли солёные орешки, говорили… Говорили о магической силе Дороги, о скорости, о мотоциклах и, конечно, о нас. А когда дождь перестал бы лить, мы рванули бы к морю, которое ты так хотела увидеть. Я не знаю, почему наша мечта не сбылась. Я не знаю, где ты сейчас. Мы познакомились на мотофоруме, стали переписываться, влюбились. Нас объединял интерес к байкам и страсть к путешествиям. Я писал тебе длинные письма и с нетерпением ждал ответа. Мы обменивались десятками SMS, я звонил тебе, беспощадно уничтожая деньги на счёте мобильного. Я любовался твоими фотографиями, где хрупкая стройная девушка с прекрасными светлыми волосами была запечатлена рядом с совсем не женским красным эндуро. Между нашими городами было всего двести километров. Я уже собирался отправиться к тебе в гости, но ты решила приехать сама. Чтобы посмотреть море. Ты позвонила и сказала: «Жди, милый!» И я жду. Вот уже полгода. Твой мобильный вне зоны доступа, SMS возвращаются с пометкой об истечении срока. Электронные письма безответно уходят на твоё «мыло». Нет новых записей под знакомым ником на форуме. Привыкший к современным средствам связи, я не сохранил квитанции к посылке, где стоял твой домашний адрес. И городской телефон я у тебя не удосужился узнать. Где ты, любимая?! Может быть, ты просто передумала ехать, передумала встречаться со мной, но у тебя не хватило смелости об этом сказать? Может быть, у тебя что-то случилось? Я беру в руки подаренного тобой ёжика и задаю ему все эти вопросы. Но ёжик не отвечает. Даже когда является свидетелем скупой мужской слезы. Наконец приходит день, когда я решаю просто ехать наобум. Поиски наугад по клубам, мастерским, мотомагазинам… Что мне ещё остаётся? Байкеры – отзывчивые люди, а блондинка на красном эндуро – приметная цель. Шанс есть. Я последний раз проверяю состояние своего байка, заливаю полный бак, кусочком скотча креплю на руле ёжика. Как талисман. Как компас. Как указатель пути. Я закрываю гараж, и белые облака по синеве неба уводят меня прочь из города. Трасса. Скорость. Рёв мотора. Ветер, обтекающий шлем. Ни с чем не сравнимая свобода, понять которую дано не каждому. Как жаль, что тебя нет рядом. Но у меня есть твой ёжик и крохотная надежда, что я тебя найду. За пятьдесят километров до твоего города ёжик срывается у меня с руля. Я только успеваю заметить, как набегающий поток ветра возносит маленькую игрушку ввысь и бросает куда-то на противоположную обочину. Что ж, мой зверёк, оказывается, умеет летать! Трасса в данный момент пуста. Я торможу, разворачиваюсь, останавливаю байк на противоположной обочине и иду его искать. Серое тельце тряпичного летуна обнаруживается в полусотне метров, рядом с придорожным столбиком, на котором что-то висит. Подходя ближе, я вижу, что это венок. Под ним я вижу твою фотографию и две даты, одна из которых – день твоего рождения, а вторая – дата нашей несостоявшейся встречи. Я медленно опускаюсь на колени перед дорожным памятником, подбираю ёжика, сумевшего всё-таки указать дорогу к тебе, снимаю шлем и чувствую, как медленно и неумолимо магия дороги покидает меня. ПИСЬМА
В детстве мы называли их письмами. Маленькие невесомые шарики-пушинки, семена каких-то трав, а может быть, деревьев. Влекомые потоками жаркого летнего воздуха, они носились повсюду, взмывая к небу, спускаясь к самой земле. Они степенно вторгались через окна в наши дома и бесновались среди завихрений, порождаемых проносящимися машинами. Случалось, что письма застревали в сотканной пауком сети, на поверхности луж или в траве, но почти всегда находился порыв ветра, вызволяющий их из плена и снова отправляющий в полёт. Письмецо летело к нам в руки, и мы ловили его, аккуратно, чтобы не повредить, зажимая между двух сложенных лодочкой ладошек. Мы нашёптывали ему что-то и приговаривали, кому именно отправляем весточку. А потом отпускали. И письмецо летело дальше, продолжая свой немыслимый путь, может быть, к следующим детским ладошкам, а может быть, в никуда... С тех пор немало воды утекло. Я вырос, мир стал другим, но семена-письма не перестали летать в жгучем зное уже совсем другого лета, напоминая о лёгкости и свободе, которых больше нет в моей жизни. Свободы нет, уж точно. Я пленник безжалостной системы, охраняемой теми, кто уже не является людьми. Я заточён в клетку и не знаю, выйду ли когда-нибудь отсюда. Мне очень грустно и одиноко. Мне не хватает тех, с кем когда-то было хорошо. Но с ними не связаться. Нет способа напомнить о человеке, который предан забвению. Разве что... Внутренний дворик. Жара. Летающие пушинки. Письма. Потихоньку, с оглядкой, я набираю их полный мешочек, а потом ускользаю от своих надзирателей – на такое моих способностей ещё хватает. С этим, мало кому понятным богатством, я забираюсь тайком на крышу самого высокого здания внутри периметра. Небо улыбается мне россыпью облаков, и я улыбаюсь ему в ответ. Вокруг – недосягаемый для меня простор. Я устраиваюсь поудобнее, развязываю шнурок. Они смотрят на меня. Они ждут. Я предвкушаю, как по одной достану из мешочка пушинку-письмецо, нашепчу ей свой нехитрый малюсенький привет и оправлю адресату сквозь пространство и время. Это несложно, ведь я, в отличие от остальных, знаю, что мир не ограничен жёсткими границами измерений. Отправить первое письмо тяжелее всего. Оно – родителям. Мы не виделись давно, и я не знаю, что с ними. Слова для этой весточки, пусть и самые простые, подбираются с большим трудом – я был плохим сыном, и наши отношения не складывались – но я вверяю пушистому гонцу всю теплоту и желание прощения, что могу в себе найти. Отпуская письмецо, я прошу судьбу о том, чтобы конечной точкой его путешествия не стал могильный холмик за невзрачной оградой. Впрочем, над некоторыми вещами я не властен. Дальше – проще! У моих писем нет никаких подписей. Вы, наверное, понимаете зачем. Я хочу, чтобы те, о ком я помню и кому посылаю с невесомыми гонцами свои приветы, догадались, кто их отправил. И, если такое случится, далёкие губы нашепчут притаившимся в ладонях пушинкам свои ответные весточки. И будут пущены они снова по ветру, и полетят по невообразимым, невычислимым траекториям в обратный путь. А я буду ждать их возвращения. У меня нет похожих друг на друга писем. Они все разные. Вот эту, чуть примятую пушинку, я посылаю мальчишке, с которым мы, сидя на пригнутой к земле маслине, рассуждали о будущем. Он в своих размышлениях оказался прав. Вот эта, с золотистым краешком, отправляется на поиски соседской девчонки, которую в октябре, ничего не понимающую, я катал на багажнике своего велосипеда по аллее с цветущими каштанами. Огромное пушистое письмецо улетает к учительнице, которая, одна из немногих, была добра к необычному ученику, рассказывающему иногда странные вещи. Продолговатая и взъерошенная – единственному другу, который однажды просто побоялся сделать следующий шаг. А вот эту с почерневшими лучами – так и быть – недругу, который этот шаг сделал, и мы оба за сие поплатились. Где, в каком из миров, отыщет его письмо? Вот эту рыжую и пушистую я прошу постараться отыскать ту девушку-выпускницу, которая научилась издалека узнавать меня по походке. Пусть письмо отыщет её в том светлом, замечательном времени, ибо теперь, узнав меня, она стала несчастна, и я ничего не могу с этим сделать. В прошлое я посылаю ещё одно письмо, очень похожее на ёжика, – над этим человеком без имени навсегда сомкнулся капкан дорог. А вот эту, в виде сердечка, я посылаю Ей. Очень хочется, чтобы это письмишко сумело преодолеть все расстояния и опуститься в её ладони. Хочется, чтобы она догадалась, от кого ей вес-точка. И ещё хочется, чтобы у неё было желание сказать «Привет!». Мой мешочек опустел. Письма разлетелись по свету. Теперь мой удел ждать. Когда-нибудь в свете восходящего солнца, заглядывающего сквозь зарешеченное окно, появится летящая точка и, несмотря на то, что я буду рад каждому ответившему, моё сердце замрёт в надежде, что летящая ко мне пушинка, приблизившись, превратится в ту самую, похожую на сердце. *** Детские ладошки держат мохнатую пушинку. – Мама, мама, смотли, мне письмо плилетело. – Ух-ты какая! Сердечком. А ты её тоже кому-нибудь отправишь? – Да. Я её папе пошлю. Вздох. Пауза. – Ну, золотко, папа очень далеко. До него она не доберется. – Нет, добелётся! Я знаю! Ты только ещё повтоли, как называется место, где сейчас папа? Глаза. Печальные. Обречённые. «Зачем сказала!?» – Оно называется пси-хи-а-три-чес-ка-я больница, дочка. |
|
© Copyright. All rights reserved. © Все права защищены. © Все права на произведения принадлежат их авторам. Информация на сайте выложена только для ознакомления. Любое использование информации с коммерческими целями запрещено. При копировании ссылка на сайт www.fantclubcrimea.info обязательна. |